Мандельштам Ю.

Любя, мы о свободе грезим....

Любя, мы о свободе грезим.
Нам в узах верности тесней,
Чем каторжнику в железе
Его связующих цепей.

Нам кажется, что непомерен
Любовный груз, тяжелый крест.
Нам кажется, что мир неверен
И обольстителен окрест.

Но только цепи распадутся,
И хаотической толпой
В нас чувства вольные ворвутся —
— Мы плачем о любви одной,

Как бунтовщик, стесненный властью,
Переворотами горя,

Разрывается сердце на части,...

Разрывается сердце на части,
Расточаются силы в стихах,
Чтобы вымолить, вынудить счастье,
Хоть случайное, хоть кое-как.

Но его Вы храните ревниво.
Жизнь идет. В корректурных листках,
В счетных книгах, в случайных приливах
Расточается жизнь кое-как.

Расточится. Над свежей могилой
Вспомнят раз: «Он страдал, он не жил».
И опять расточаются силы.
Но хватает и жизни и сил.

Все тише страстные бои,...

Все тише страстные бои,
Все дальше радостные дали.
Редеют волосы мои
От униженья и печали.

А был я честен, горд и прям.
За что мне Божье наказанье.
Какой любви, каким богам
Угодно это поруганье.

Редеют волосы, больней
На лбу морщины, в сердце годы
От униженья и страстей,
Как от январской непогоды.

Любовной горечью и мукой...

Любовной горечью и мукой
Я с отрочества напоен.
То ожиданьем, то разлукой
Мой ранний опыт разделен.

С трудом исполненных молений
Внезапно прерывалась нить.
Мне счастье нескольких мгновений
Надолго не давало жить.

Завидую другим влюбленным.
Как радостен их быстрый пыл!
Как радостно изнеможенным
Фонарь полуночный светил!

Зачем озлоблен я, унижен.
Зачем, когда любовь легка,

На светом залитом полу,...

На светом залитом полу,
На шумом залитом балу
Скользит ноги легчайший взлет,
Взлетает платья хрупкий лед.

Соединяет мерный джаз
Веселых нас, любовных нас:
Лицом к лицу, в руке рука.
Любовь близка, любовь легка.

Взлетает платья нежный лед,
Растает счастья быстрый лет.
Хотя бы на сердце больней,
Не станет музыка грустней.

Разъединяет мерный джаз
Усталых нас, ревнивых нас.

Неужели земными часами мерить...

Неужели земными часами мерить
Наши любовные встречи.
Неужели дрожать и бояться просрочить
Минуту жизни земной.

Да, мы строгими будем мерить часами
Нашу земную жизнь.
Только времени бег победив неверный,
Вечною станет любовь.

Груз невидимый мне давит плечи, ...

Груз невидимый мне давит плечи,
Тайное сознанье мутит разум.
Или это тяжесть нашей встречи,
Или совесть смотрит злобным глазом.

Злобным глазом в сердце смотрит горе,
Меркнут лампы звездными лучами,
Тает нежность в беспредельном хоре,
Вечность расстилается над нами.

За все блужданья вдоль ночных дорог, ...

За все блужданья вдоль ночных дорог,
За все измены, страсти и желанья,
За все грехи мои — послал мне Бог
Одно единственное наказанье.

И не бенгальским святочным огнем
Горел во всех витринах этот вечер,
Даруя мне — вослед за мутным днем —
Спасительную тягость нашей встречи.

Полночное кафе. Угрюм...

Полночное кафе. Угрюм
Лакей от суетливых дум.
Какая мука эта проза.
За окнами смолкает шум.
Подаренная вянет роза.

О, суета сует — любви.
И вдруг — руки прикосновенье.
Лакея больше не зови.
Как этот поцелуй — в крови
Рождает царственное пенье.

Безлюдное кафе. Затих
В душе моей ревнивы стих,
Как увядающая роза
В недрогнувших руках твоих.

Каждый день грешить, и опять...

Каждый день грешить, и опять
Каждый день грехи искупать.

Каждой ночью видеть без сна,
Как светлеет в окне луна,

Как струится свет от луны,
Как в окне исчезают сны.

Снова мучиться, снова знать,
Что так много надо понять,

Что прекрасен мир и велик,
Что бессилен предсмертный крик.

А потом забыть этот страх,
Для случайной встречи забыть,
В озаренных на миг глазах

Посвящение

Моя любовь, как Божье наказанье,
Приветствую тебя, как Божий гнев.
Моя любовь… Но разве есть название.
Мне каждый раз звучит другой напев.

Моя любовь… Но разве есть сравненье.
Так непохожа каждая любовь.
Боюсь я сходства, муки повторенья,
А новизна терзает вновь и вновь.

Как Божий гнев, как Божье наказанье,
Без имени, ночами, без конца…
Моя любовь… Но разве есть страданье,

Остановись, воображенье!...

Остановись, воображенье!
В любовное не верю зло!
Так вот к чему преображенье
Давно знакомое вело!

Друзья прощаются, уходят.
Встаю и я, пора и мне.
И только сердце не находит
Успокоенья в мирном сне.

Еще до слуха долетают
Слабеющие голоса,
А зимний ветер обвевает
Редеющие волоса.

Мерцает лампочка звездою,...

Мерцает лампочка звездою,
Рождественский сверкает лед,
И нежность светлой пеленою,
Как платье в ночь любви спадет.

Меняются в неярком свете
Еще чужие мне черты.
В давно знакомом мне ответе
Давно знакомой стала ты.

И скоро ты припомнишь встречи
На зимней площади со мной,
И фонарей живые свечи,
Мерцавшие в тени ночной.

Остановись, воображенье!...

Остановись, воображенье!
На неизвестном этаже
Знакомое преображенье
В молчаньи началось уже.

И в сумраке густом и сером,
Хоть он развеется потом,
Хозяин кажется Бодлером
И кот — мистическим котом.

А ты… Но разве есть сравненье?
Посмею ли с тобою сравнить,
Что память и воображенье
Смогли создать и сохранить.

И вот уже в морозном свете...

И вот уже в морозном свете
Я темной улицей иду,
И зимней непокорный ветер
Пророчит нежную беду.

Как будто плачет он и стонет,
Но все верней несет меня
И к цели все вернее гонит,
От легкой нежности храня.

Как будто хочет и не может
Остановить, вернуть назад.
А спутники — друзья, быть может —
О непогоде говорят.

Где книги полками, рядами,...

Где книги полками, рядами,
Где подавляют сотни книг,
Несущийся над головами,
Остановись летучий миг.

В неосвященном магазине
Явилась ты, окружена
Морозным светом. В звездном чине
Так появляется луна.

И холод, радостный и хрупкий,
Тем глубже в сердце проникал,
Чем дольше к телефонной трубке
Звонок напрасный призывал.

Уже поживший и видавший виды,...

Уже поживший и видавший виды,
Но все таки нестарый человек,
А не искатель золотой Колхиды,
Отверженный навек.

Под медленные звуки граммофона
Склонился над сияющим столом
И улыбнулся музыке знакомой
Бесхитростным лицом.

И снова сдвинулись большие брови:
Любовь, работа — скучные дела,
— И поднимается, нахмурив брови,
От пыльного стола.

Как тяжело дается вдохновенье,...

Как тяжело дается вдохновенье,
Любовницы строптивой тяжелей.
Какое непрерывное томленье,
Как много долгих, неутешных дней.

Но я храню залог любви моей.
И вот, когда без сил, в изнеможеньи,
Я падаю — мелькнет освобожденье,
Как метеор, над головой моей.

Я говорил: конечно, о стихах...

Я говорил: конечно, о стихах
И о ночах бессонных, в лихорадке, —
— Пока неслышный смех в его глазах
Вставал и бился в радостном припадке.

Куда как грусть скучна! Пора бы знать.
И в чем винить нас? Так известно это:
Мундир военный и пиджак поэта —
— Здесь, право, не пристало выбирать.

К чему стихи? Уже и так от них...

К чему стихи? Уже и так от них
Грустна душа, как неудачный стих.

Уже и так, едва глаза закрою,
Теснясь, бегут сравнения с тобою.

То ты прекрасней розы и нежней
Моей любви и нежности моей,

То ты грустишь склонившеюся ивой,
То трудишься пчелой многолюбивой,

То позабудешься — и для меня
Загадочнее пасмурнее дня.

А наша жизнь и проще и незримей:
Ты хуже их — и все таки любимей.

Ночь

Случайный сон, уже почти не сон:
Тупое дуло, выстрел, я сражен,
Я падаю в отчаяньи несмелом,
А сам расту над распростертым телом.
И бытие — уже не бытие,
Уже чужое — и навек мое.
Бессмертие…

Но будет время длиться,
Исчезнет сон, и новый сон присниться.

Закрыта дверь, но понял я — теперь
Уже недолго: распахнется дверь
И выйдешь ты, такая же как прежде,

Тому, что ты живешь и пишешь, ...

Тому, что ты живешь и пишешь,
Тому, что ты поешь и дышишь,
Порадуйся, мой друг, пока
Тебе земная жизнь близка.

А там… Но разве мы узнаем?
Но разве ядом или раем
Изменим мы хоть что-нибудь?
Мой друг, будь радостен, забудь!

Мой друг, ты болен, ты измучен...

                         Влад. Смоленскому

Мой друг, ты болен, ты измучен,
Ты безразличней с каждым днемм,
К пустыне дружеской приучен,
Благополучием измучен,
Ты думаешь — всегда о том,

О том единственном, безмерном,
Трагическом, слепом, неверном,

Усталость. Легкие слова...

Усталость. Легкие слова
Теряются и замирают.
От сна кружится голова.
Дремотой сонной сны растают.

И только взмахами косы,
Разящей сердце смертью новой,
Непримиримые часы
Стучат настойчиво в столовой.

Такой же стук, такой же взмах
— И ты меня косой сразила.
Но и тебе судила страх
Опустошающая сила.

Виновница любви моей!
Под этот стук ночного бденья
Мне так понятней и страшней

Ты говорил — я долго слушал...

                         Юрию Терапиано

Ты говорил — я долго слушал,
О, я согласен был во всем:
Сомненье не спасает душу
Опустошительным огнем.

И горе не изменит света —
— Все так же солнце греет нас,
И столько радостных ответов
Хранит хотя бы этот час.

Этой жизни, трудной и любезной,...

Этой жизни, трудной и любезной,
Каждый год мне по иному мил!
Каждый год своей волной железной
Сердце навсегда приворожил.

Пронеслась гимназией далекой
Череда привычных лучших лет.
Темный, непонятный, одинокий,
Позабылся университет.

Бледный отблеск дружбы величавой,
Две любви — бесплодных, без следа,
Но звучащих неповторной славой,
Скрыли в прошлом темные года.

Нет оправдания тому, ...

Нет оправдания тому,
Кто стать не смог, кто жить не может.
Что нам за дело — почему
Его сомнения тревожат.

Жизнь высока и глубока,
Ей нет предела, нет причины.
Бегут за нами облака,
Растут высоты и пучины.

Сомненьям места нет, — и он,
Бессильный, одержимый ими,
Уже навеки осужден
Самим собою, не другими.

В житейской тине счастья не найти…...

В житейской тине счастья не найти…
Но и взлетев в небесные пространства,
Мы не забудем прежние пути,
Простую грусть, простое постоянство.

И стоит ли смотреть за облака
Нам, обреченным смерть принять оттуда,
Пока еще прекрасна и легка,
Земная жизнь, где нам не надо чуда.

Как жить на земле? Человек не знает....

Как жить на земле? Человек не знает.
Человек рождается, человек умирает.
Сгнивает тело в плотной земле.
Летает душа в поднебесной мгле.

Поэт, послушай, не думай о многом!
Ты — человек, ты не станешь Богом.
Послушай — не твой ли голос поет:
Человек родился, человек умрет.

Отчаянье — не это...

Отчаянье — не это
Вседневное рыданье
С трагическою дланью,
Приподнятой к виску,

Отчаянье — не это
Вседневное паденье
В глубины без просвета,
В которых есть просвет,

А в малое мгновенье
Понять, что чашу с ядом
Хотя и страшно выпить,
Но все таки возможно.

Элегия

Что будет через десять лет?
Быть может, горьким цветом славы
Я расцвету, и новый свет
Пролью на облака и травы.
Завиден будет мой удел:
Читатель, умный и суровый,
Очнувшись от случайных дел,
Мне поднесет венок лавровый;
И будут женщины мечтать,
Как я о них мечтал когда-то,
И по ночам не сможет спать
Ревнивый друг мой, литератор;
И даже ты среди гостей
— Подумай только — будешь рада

Чернорабочий в куртке рваной...

Чернорабочий в куртке рваной
За слезы, горький хлеб и кровь,
В час отдыха, весь день желанный,
Имеет право на любовь.

С какою нежностью и мукой
Он дышит воздухом ночным,
Как бережно он гладит руку
Жены, сидящей рядом с ним.

Трясет железная дорога:
Далекий путь, железный путь.
Какая светлая тревога,
Как облегченно дышит грудь.

И реют светлые туманы
Наперекор дневной судьбе.

Дуэль

Скрестились шпаги. Нет, не те мечты:
Направлено в упор тупое дуло,
Ты падаешь. Нет, лучше так: не ты —
— Противника куда-то вдаль рвануло,

Он на земле, не дышит. Эта месть,
О, эта радость или ревность эта,
Наверно, где-то в робком сердце есть,
А вот, попробуй, дозовись ответа!

Все будешь чахнуть над своей тоской,
Да о возлюбленной мечтать до века,
И бдительный не освятишь покой

Рассеется случайный бред,...

Рассеется случайный бред,
Окончится случайный сон,
Бесцельный опыт долгих лет
Опять, опять не превзойден.

"Как честь моя…" Но разве честь
Не одиночеству дана?
"Как дружба, как любовь верна…"
Друзья, но разве дружба есть?

Друзья мои, я брежу, брежу:...

Друзья мои, я брежу, брежу:
Как! Вечностью, которой я
Бывал обрадован все реже,
Мне вдруг возвращены друзья!

Друзья мои, я с вами, с вами!
И только то не позабыть,
Что в нашей дружбе будет жить
Прошедшей ненависти пламя.

Как просто жить, ходить на службу....

Как просто жить, ходить на службу.
Мне так легко: покой в крови.
Не верю в длительную дружбу,
Не знаю тягостной любви.

И дни проходят в мирной скуке.
Но по ночам — к чему скрывать —
Все та же ты, и те же муки
Хранит безмолвная кровать.

Так море бури забывает,
Качает лодку на волне,
И на песке с детьми играет,
А бури спят на самом дне.

И пусть в моей душевной лени
Нет места памяти твоей,

Не исцелить моей тоски безмерной...

Не исцелить моей тоски безмерной
Стихам тяжелым радостью неверной.

Не утолить моей любви огромной
Моим друзьям любовью слишком скромной.

И даже вам, ревнивые мечтанья,
Не прекратить унылого скитанья
Восторгом трепетанья, сочетанья.

По городам земли однообразной
Я прихожу — среди молвы бессвязной —
Ненужный, неприветливый и праздный.

Враги курили, спорили, кричали,...

Враги курили, спорили, кричали,
Меня на смерть за что-то обрекали.
Я был с друзьями: было очень мило,
Но ты меня, как прежде, не любила.

Совсем один, часу в четвертом, что ли —
— Я вышел из кафе. Я был на воле.
Светлела ночь, плыл город в мутном свете,
И был мне сладок предрассветный ветер.

Влюбленный плачет после встречи,...

Влюбленный плачет после встречи,
Свою тоску не утолив.
В его слезах мерцают свечи,
В его мечтах шумит прилив.

Любимый после долгой ночи
Заплачет, чтоб зашла луна.
В его мольбах волна грохочет,
Отлива зыбкая волна.

И горше всех в часы разлуки
Себя разлюбленный клянет,
— И моря тающие звуки
Впервые заглушает лед.

Но я случайных слез не трачу,
Мне чужды волны всех морей:

Что этот мир? Мы так различны в нем...

                            Влад. Смоленскому

Что этот мир? Мы так различны в нем:
Я расточителен, ты скуп и беден.
Но мы от одиночества умрем,
И нам скучна земля, и полдень бледен.

Мы устаем от ветреных друзей,
Но чем нужней, чем ближе мы с тобою,

Любить несуществующих друзей,...

Любить несуществующих друзей,
А существующих ругать, конечно,
Не знать, что делать с нежностью своей
— Нежнейшая неволя бесконечна —

И так за другом друг, за годом год…
Но вдруг уйдет волна воспоминаний
И нежность непрерывная уйдет,
И ты один, в холодном ресторане,

За пивом, горьким, как любовный сон,
За неоконченным обедом — сразу,
Поймешь, какою ложью был прельщен

Элегия

Я думаю. Перед глазами круги.
Все мысли спутались вокруг одной.
Я вспоминаю о любимом друге,
Уже потерянном моей душой.

А как недавно мы с ним были близки!
Казалось, нас вовек не разлучить.
Завистливо другие говорили:
Счастлив, кто может так друзей любить!

Еще на гимназической скамейке
— Я это помню, как в неясном сне —
Записки, прикрепленные к линейке,
Пересылал он со стихами мне.

Письма

Перечитывал старые письма
От друзей, давно позабытых,
Вспоминал их неясные лица
И случайные их приметы.
И от каждой пыльной страницы,
И от каждой нечеткой строчки —
— Столько боли во мне подымалось,
Что, казалось мне, с каждым словом
Отделялась душа от тела.

Только больше всех волновали
Мое сердце женские письма.
Вспоминал забытые лица
Мимолетных моих подруг,
То красивых, то некрасивых,

Возлюбленная

Все глубже знанья в голове детей.
Все молчаливей мальчик год от году.
— О, юноша! Возлюбленной твоей
Не эта мудрость принесет свободу.

Все больше денег в узком кошельке.
Упорный взгляд все бдительней и строже.
— О, юноша! Звон золота в руке
Привлечь возлюбленную не поможет.

Все громче рифмы… Эти всех верней:
Поют в душе, бегут морской волною.
— О, юноша! Возлюбленной твоей

И снова — недоговоренность,...

И снова — недоговоренность,
Моя любовь, ее печаль.
Простосердечная влюбленность,
Тебя, одну тебя мне жаль.

Волнуясь и других волнуя,
— Но только дальше не иди —
Люблю пьянеть от поцелуя,
От легкой нежности в груди,

Ласкать послушливые руки
("Мой милый, я навек твоя"),
Но ждать без горечи разлуки,
Тревог напрасных не тая.

А здесь… Но разве столько прозы
Дано сказать в простых стихах?

Наверное, любовь восторжествует...

Наверное, любовь восторжествует
Когда-нибудь, вне времени, в конце.
Меня такая вечность не волнует:
Пишу о ней, не изменясь в лице.

Но вот вокруг меня другая вечность,
И я больней и чаще хмурю бровь:
И неумелая твоя беспечность
Ведь тоже называется — любовь.

Я знаю, что любовь восторжествует.
Но все страшней, и слаще, и больней
В случайном и недолгом поцелуе

Ты замужем, и я испытан вдвое. ...

Ты замужем, и я испытан вдвое.
Нас не щадила жизнь не по летам.
И все таки — единственно живое
Теперь все ближе и понятней нам.

И в шумной суете хмельных соседей,
Среди острот, вина и табака,
В простой и неожиданной беседе
Душа раскрылась, и любовь легка.

Что из того, что душу узнавая,
Не в вечном мы, а в суете тщеты.
Ведь все таки единственно живая,
Моя любовь, мне все понятней ты.

Ты думала, что ты убьешь меня:...

Ты думала, что ты убьешь меня:
Остынет сердце и рука застынет.
Не знала ты сокрытого огня,
Который жжет и мстит, как смерч в пустыне.

Что ж, убегай, любовь моя, беги!
Ты не хотела ласкового слова.
Беги! Не убежать тебе от злого,
Впервые непокорного слуги!

Гармоники несносны звуки,...

Гармоники несносны звуки,
Не исцеляет граммофон.
Ты прячешь губы, прячешь руки,
Но я и так не восхищен.

Но я не трону шуткой нежной
Груди и сердца твоего.
Такой враждою безнадежной
Нет, не любил я никого.

Говорить о любви, о стихах,...

Говорить о любви, о стихах,
О тебе, о себе самом,
Ожидать, что в твоих глазах
Вспыхнет нежность черным огнем.

А потом, возвратясь домой,
Лечь в постель и укрыться теплей
(Было холодно этой зимой),
И в бессонной дремоте моей

Все надеяться, в смутном бреду,
Что опять посетишь меня ты,
Что я с новой рифмой найду
Новый образ твоей красоты.

И когда забелеет кровать

Как много ласковых видений...

Как много ласковых видений
Мне с именем твоим мелькнет.
Твои ребяческие пени,
Твой жалобно раскрытый рот.

Качали сосны головами,
От ветра путалась трава,
И плыли облака под нами,
Кружились в небе острова.

О, как хотел я быть любимым!
Но даже нежность летних дней,
Мой друг, ничем не искупима,
Поверь мне, без любви моей.

А вспоминая наше счастье,
Вечерний лес, усталый взор,

Альпийская роза

С утра кружились горы перед нами,
Летел автомобильный ураган.
Уже Монблан казался облаками
И в облаках нам чудился Монблан.

От водопадов, от шального бега,
От ледников кружилась голова,
И пятнами нетающего снега
Ложились в сердце тайные слова.

И вдруг, на повороте неумелом,
Остановились мы, и ветер спал,
И только бережно порой играл
Прозрачным легким платьем, хрупким телом.

Эльзас

Растут лесные дали,
Растут леса, преобразившись вдруг.
Мы радости не ждали,
Нежданной радости сомкнулся круг.

В окно, навек чужое,
Так ненадолго ставшее моим,
В сияющем покое
Струится отдых небом голубым.

И там, где водопадов
Неясен шум и не нова струя,
Другой любви не надо
Для легкого простого жития.

Руки прикосновенье —
— Рука дрожит, руки неровен взлет —
И мирное теченье

Сон

Я позабыл, который час, который год.
Ночная тьма, ночная тишь плывет, растет.

Ночной порой, как часовой, часы стучат,
Как ветра вой, над головой часы летят,

Но я забыл, который час, который год.
Плывет, растет немая тьма, а в сердце лед.

А в сердце лед, а в сердце жар, а в сердце сон:
Плывет, растет твоя любовь со всех сторон.

И я во сне, а в теле жар, а тело ждет,

О любви, о любви без конца,...

О любви, о любви без конца,
И опять о любви, и опять
Утомляются наши сердца,
Охлаждаются наши сердца,
Чтобы снова начать.

О любви замолчи, промолчи.
Но о чем же еще говорить?
Вечной смерти меня не учи:
Вечной жизни пронзают лучи
Вечной тайной — любить.

Любви не знаешь ты, ее...

Любви не знаешь ты, ее
Боишься и понять не смеешь.
Сама страдание мое
Рождаешь и его жалеешь.

Но без страданья жизни нет,
Без боли сердце не сожмется,
Нас больно поражается свет,
С трудом дыханье нам дается.

Так бабочка в огонь летит:
Сжигает тельце, бьет крылами,
Но, падая, благословит
Ее приемлющее пламя.

Я все забыл, я ничего не знаю,...

Я все забыл, я ничего не знаю,
Где счастье, где поэзия, где я?
Случайная, далекая, ночная,
Все перевесила любовь твоя.

Любовь ли даже? Я гадать не смею.
Всего полночи я с тобой знаком.
Ты прячешь руки, ты закрыла шею
Стюартовским большим воротником.

И я люблю ли? Верить и не верить
Я не прошу тебя. Пойми, сейчас
Раскроем мы поддавшиеся двери,
И свет падет, и свет разделит нас.

Что делать мне с тобою и с собою,...

Что делать мне с тобою и с собою,
С моим желанием, с моей тоскою?

Казалось, все забыл! Спокойный свет…
Другого счастья не было и нет.

От лампы тень на круглый стол ложиться.
Так хорошо! И лень пошевелиться,

И лень, склонясь над шахматной доской,
Фигуру тронуть медленной рукой.

Не думать ни о чем. Еще не скоро
Затихнет звук простого разговора.

Но вдруг случайный взгляд, случайный взлет

Случайные земные встречи,...

Случайные земные встречи,
Хотя бы нежность без границ
— Не в этом жизнь, не в этом вечный
Круговорот имен и лиц.

Но ты… Я снова страхом полон,
Я снова полон тишиной.
Бегут мистические волны
Вокруг тебя, ко мне, за мной.

За окном — морозная луна...

                    Екатерине Гарон

За окном — морозная луна,
Зимний свет, ночная тишина.
Но завешено твое окно
Плотной шторой верно и давно.

За окном в урочный час страшна
Надо домами полная луна.
Но ты спишь, тебе не до луны:
Ты совсем другие видишь сны.

За окном, под желтою луной,

Память

Что делать мне в нежнейшей тине дней,
Лирических тревожных очертаний?
В несовершенной памяти моей
Дымится остров в солнечном тумане.

Ликует море в первозданной мгле,
Горят под ветром кисти винограда,
Растут крутые склоны, на скале
Растет забытой крепости громада.

Поет в ушах мистраль. В немом строю
Деревья гнутся цепью вековою.
Я помню остров и любовь твою,
Ты знаешь, не придуманную мною.

Мой друг, я знаю — скучно...

Мой друг, я знаю — скучно
И тесно в этом мире.
Здесь нет любви безгрешной,
Здесь нет небесной правды,
Здесь нет бесплотных духов.
И ангелы, слетая
На землю летней ночью,
Не наши души ищут,
— Ночами ищут женщин
С бессонным жарким телом,
С горячими губами
Для плотских поцелуев.

Мой друг, я знаю — трудно
В таком телесном мире.

Но разве ты не видишь,
Измучившийся друг мой,

Cap du langoustier

Теряю гордый образ твой, теряю.

Ты помнишь мыс: на нем сидела ты,
Мистралем оттесненная от края.
В кустах прибрежных белые цветы
Росли, — загадочное ожерелье.
Нас оглушал стремительный прибой,
И мы, как опьяненные, с тобой
Срывали их: тяжелое похмелье.
Струился сок из стеблей молодых.
Мы опьянялись странными цветами.
Нас оглушал стремительный прибой.
На полпути сухие стебли их

У "Notre-Dame" застыла пара....

У "Notre-Dame" застыла пара.
А вот — смотри — со всех сторон
Убогий памятник Ронсара
Любовью темной окружен.

Закрыв глаза, в чужие страны
Плыву к тебе, во тьме, во сне.
Далекой Англии туманы
Не утоляют сердца мне.

Опять я немощен и нем,...

Опять я немощен и нем,
Один в спокойствии моем,
Как будто не были совсем
Мы некогда с тобой вдвоем.

А ты не изменила мне.
Но как понять, что ты, одна,
В других мечтах, в другой стране
Не мне — самой себе — верна.

Ты будешь мне писать о том,
Как сладко ждать, как страшно быть,
И не опомнишься потом,
Когда не будет что забыть.

Еще шумит по летнему волна...

Еще шумит по летнему волна
В мучительной и непонятной цели,
И только ты бесцельна и одна
На тех камнях, где мы вдвоем сидели.

И только память рвется на клочки,
Когда устав от света и покоя,
Ты протираешь влажные очки
Худою некрасивою рукою.

Вокруг меня, во мне самом Париж.
Ты далека — на солнечной дороге.
Но разве этой близостью пленишь
Влюбленного в незримые тревоги?

Как здесь нетрудно думать о приятном. ...

Как здесь нетрудно думать о приятном.
Мелькают мысли. Бьется шмель, звеня.
Поет на дудочке слепец о невозвратном.
Твою любовь отнять он хочет у меня.

Но разве мне такого счастья надо?
Его я уступлю скорее всех.
Поет на дудочке слепец. Моя награда
В твоей любви найти безвыходность и грех.

Не говори, что нет предела...

Не говори, что нет предела
В изнеможении твоем.
Тебе мы любящее тело
И скорбный дух наш отдаем.

Но сладострастнее другого,
Я буду нем — о, тайный труд!
Всесозидающее слово
Я не отдам на нежный суд.

И про себя творя молитву,
Храня довременную дрожь.
Я рад, что ласковую битву
Ты молчаливой назовешь.

Единственный, неповторимый...

Единственный, неповторимый
И лучезарнейший из всех
Часов моих, и ты, любимый,
Во сне созревший, как орех,

Упорный миг: в двойном покое
Нам жизнь удвоенной дана,
Ее с песков души не смоет
Родившая ее волна.

Точно звезды, мерцая, зажглись...

Точно звезды, мерцая, зажглись
Под звездами огни семафора.
Мы с холодной земли поднялись.
Отступили далекие горы.

Зашуршал отсыревший песок,
Замедляя движенье.
Побежала земля из-под ног.
В электрическом напряженьи

Все смешалось: молчанье мое,
Ветер с моря, соленый и грубый,
И прозрачные руки ее
И бескровные губы.

Мистраль

Нагрелись камни. Раскалились кости.
Деревья гнутся в яростной борьбе.
О, если бы и мне в напрасной злости
Лететь, лететь, не зная о себе.

Но далеко внизу ликует море:
К нему не долетишь с высоких скал,
И ветер разнесет большое горе,
Которое я столько лет искал!

Поет мистраль в неистовом блаженстве,
Кружатся волны радостней и злей.
Я плачу о моем несовершенстве
И о любви растраченной моей.

Бежала с ветром по земле трава....

Бежала с ветром по земле трава.
Луна светила. Были звезды низки.
Невесело знакомые слова
Звучали по-английски.

Волненья не было. Быть может, нам
Приснилось это. Плыли звезды в дыме,
И в памяти к забытым именам
Еще прибавилось чужое имя.

Поверь, не о себе тоскую,...

Поверь, не о себе тоскую,
Хоть раз, не думая, поверь.
Тебя ль, забытую, чужую,
Любимую, пойму теперь?

Ты помнишь, в комнате угрюмой
С тобой встречались мы, и ты
Земной отяжелевшей думой
Сплетала хрупкие мечты.

И в этом каждодневном горе
Ты посейчас.
А бьется море
У ног моих, дыша огнем,
И ослепительный от зноя
Тулон горит пустой тоскою
В разнообразии своем.

И я, уже потерян в нем,

Опять июнь, как год, как два назад...

Опять июнь, как год, как два назад
— И неуверенный и слишком скромный —
И вечерами в парке шелестят
Каштаны крепкие листвою темной.

И от пруда влюбленностью несет.
А там — за улицами, в стенах дома,
И те же радости, что каждый год,
И та же нежность, что давно знакома.

Полюбишь ты, а может быть и нет.
Что времени до мелочи любовной!
Наступит осень — и тяжелый бред

Когда сольются надо мной...

Когда сольются надо мной
Ночные тени вдоль дороги,
Я знаю, назовут порой
Меня бесчувственным и строгим;
И даже, может быть, храня
Улыбку легкого презренья,
И пожалеет кто меня
За то, что я не знал волненья.
Но ты не скажешь, сколько сил
И сколько нежности и боли
Я в сердце глухо затаил,
Когда — хотя бы — в краткой воле,
Переступая свой порог,
Робел я и смотрел под ноги,

Я ненавижу быстрый взгляд,...

Я ненавижу быстрый взгляд,
И лоб твой чересчур высокий,
И смех веселый и жестокий,
Где искры гордости горят;

Я ненавижу резкий рот,
И разговор — конечно, умный,
Отчетливый и простодумный,
И мыслей безупречный ход, —

— За то, что честен ты и зол,
За то, что долго и прилежно
Ты создаешь свой неизбежный,
Благополучный ореол,

За то, что если мы гурьбой
О нежности поем неловко,

Сидели рядом… Знаю, знаю —...

Сидели рядом… Знаю, знаю —
— Не в этом признаки любви,
Не эти шутки заметают
Следы упорные твои.

Но в новой несказанной силе
Предугаданья моего
Тревожный бег автомобиля,
Твои черты, черты его,

Мельканье, суета ночная
И твой неумолимый рот…
О, тот ли ревностью умрет,
Кто ровно ничего не знает!

Слова, несказанные вслух,...

Слова, несказанные вслух,
Объятья без живого знака,
Как верить вам… Не вас ли вдруг
Мы сами вызвали из мрака!

Но ты, безжалостно для нас
Убравшая свой гулкий терем,
Любовь, тебе и в этот час
Мы, обреченные, поверим.

О любви мы долго говорили....

О любви мы долго говорили.
Нависал над нами потолок.
В клубах дыма, в облаке усилий
Тлела папироса.

Потухал неровный огонек.
Мы следили за лучами пыли,
За глазами, где упущен срок
И любви не будет.

В папиросном дыму, за столами,...

В папиросном дыму, за столами,
Мы охрипли от скучных бесед,
Поражая друг друга словами,
Заметая потерянный след.

Так в порядке дискуссий и споров,
Позабыв удивленность и страх,
Мы вели без конца разговоры
О своих нелюбимых стихах.

А любимые прятали мудро
В глубине помутневших зрачков
За духами, румянами, пудрой
И обидой придуманных слов.

Нет, не восторг, не солнечный туман,...

Нет, не восторг, не солнечный туман,
Мне только стыд на искупленье дан.
В стыде живу, постыдно умираю,
В стыде люблю, и радуюсь, и знаю.

Стыжусь всего: стыжусь моих стихов,
Стыжусь моих друзей, моих врагов,
И прячу со стыдом мое бессилье,
Как прячет страус голову под крылья.

Слова и люди безразличны....

Слова и люди безразличны.
Прядется медленная пряжа.
Смотри, как за окном привычно
На мокрый снег ложится сажа.

И тусклой музыкой всемирной
Томится громкоговоритель.
Разрушь последнюю обитель
Волной несказочно эфирной.

Ты знаешь: и былую сложность
Искупишь сердцем небогатым,
Склонив над хриплым аппаратом
Внежизненную безнадежность.

Не торопись, не торопись, поспеешь!...

Не торопись, не торопись, поспеешь!
Ты думал душу расковать шутя.
Но вот дрожит рука, и ты бледнеешь.
Не торопись, не торопись, поспеешь!

Ты думал душу расковать шутя,
Доверчивое, жадное дитя.
Но уж дрожит рука, и ты бледнеешь.
Не торопись, не торопись, поспеешь!

Я внутри совершенно пустой,...

Я внутри совершенно пустой,
Даже сердце как будто не бьется.
Только память о жизни простой —
— Как на дне векового колодца.

Так, наверное, новый мертвец,
В первый раз выходя из могилы,
Все не верит, что жизни конец,
Смотрит в небо и пробует силы.

День ото дня все меньше знаю...

День ото дня все меньше знаю
Как жить и для кого любить.
Как будто что то забываю,
Что все равно нельзя забыть.

Вот утром равнодушно встану
С притихшей болью и тоской —
Лечить запекшуюся рану,
И ждать, и призывать покой.

А там уже волнистой цепью
Года помчатся взаперти,
И к твоему великолепью
Не возвратиться, не прийти.

Как грустно! В жизни этой...

Как грустно! В жизни этой
И грусть не удержать!
Стараются поэты
Не помнить и не ждать.

А тут пахнет духами
Забытая весна, —
— И все всплывет стихами
Лишь выглянь из окна.

Так день прошел, веселый, монотонный....

Так день прошел, веселый, монотонный.
Хрипел однообразный граммофон,
То шарканьем, то пеньем окружен.
Все о любви — и слишком благосклонной,
Все о любви… Так забывают сон.
И только март, пленителен и жалок
Неудержимой щедростью своей,
В цветочных лавках радовал детей
Пучками бледных выцветших фиалок.

Предчувствовало сердце: безразличен. ...

Предчувствовало сердце: безразличен.
И как надеяться любимым быть!
Поэты обожают Беатриче,
Но Беатриче их не полюбить.

А я — последний в неземной плеяде,
Любовник скучный и плохой поэт.
Не мне искать твоих противоядий,
Которых вовсе не было и нет.

Но мой некрепкий голос напрягая,
— Его бессмертным пеньем не зови —
Я верю: ты услышишь, ты узнаешь,
Ты будешь плакать о моей любви.

По рубрикам, под нумерами...

По рубрикам, под нумерами
Любовь — по строчкам — наизусть.
Не зачитаешься стихами,
Где безошибочность и грусть.

Любви и нет. Но мы забыли
О неутешности, и вот
В мучительном Леконт-де-Лиле
Душа, запутавшись, живет.

Запутавшись… А все сильнее —
— И скудной радости не жаль —
— Парнасской строгостью болеет,
Уже приявшая печаль.

От ослепительного света...

От ослепительного света
Граненых ламп застыв едва,
Как тело, празднично одета
Душа, вступившая в права.

А тело тает взлетом тайным.
Не потому ли так легка
В прикосновении случайном
Твоя прозрачная рука?

Но лампы гаснут от удара
По гулким клавишам, и вот
О горестях Елеазара
Певец взволнованный поет.

Рахиль! Уже во власти тленья,
Внезапно спутав имена,
Душа не твоего ли пенья

Угрюмый лоб и сжатый рот…...

Угрюмый лоб и сжатый рот…
Порой усмешка — еле-еле…
В мансарде душной, в полухмеле —
— Бессвязный бред острот.

Забыты чувства: вечер длинный.
Слова — ненужный полукруг.
В душе глухой и тусклый звук,
Ответ на мандолиный.

Но губы сжаты — все равно.
Уйду — со мною, в память,
Тоска и мысли об одном,
И дым перед глазами.

И мандолины острый звук
— Ни верить, ни работать —

К тебе прихожу с утра,...

К тебе прихожу с утра,
Играем вместе в игру:
За другом прячется враг,
Врагом прикинулся друг.

Друзья и враги молчат,
Садятся в призрачный круг,
А после сходятся вдруг,
Ругаясь, смеясь, крича.

Тогда тускнеют слова…

Веселый мальчик в светлом костюме....

Веселый мальчик в светлом костюме.
Первые клятвы — в который раз.
Сладкое песенное безумье
Прозревающих радость глаз.

А этот — отмеченный скорбным знаком,
В живую душу облекший грусть,
Взрастивший полынь упорным злаком,
Горечь свою затвердив наизусть.

Или такой: за случайной утратой
Вечной любви тугое кольцо.
— Как не любить чужое когда-то,
Озаренное новым светом лицо.

Молитвы

Хор за стеною пел
Странные песни.
Молился монах:
Знал я сомненье и медленный страх.
Боже, прости мне, что темной тропою
Я не решался идти за Тобою!
Боже, прости!
Дай мне порою на дальнем пути
Слышать победное: «Лазарь, воскресни» —
Сладкий удел.
Хор за стеною пел
Странные песни.
Молился солдат:
Плотью одетый прошел я сквозь ад —
— Вечное пламя и демонский топот.

Какая грусть на площади ночной!...

Какая грусть на площади ночной!
В угарном и безрадостном весельи
О чем-то горьком, как июльский зной,
Скрипят неугомонно карусели.

А в комнате беспомощный рояль
Дрожит и стонет под рукой неровной,
И жалуется душная печаль,
Прикрытая усмешкой хладнокровной.

И только там — на белом потолке, —
Где тихо бродят ласковые тени,
Нет ни упорных мыслей о тоске,
Ни медленных, назойливых сомнений.

Неполный месяц, желтый и смешной,...

Неполный месяц, желтый и смешной,
И редкие зарницы за спиной.
Казалось, ночь июльская была
Из тонкого, волнистого стекла.

Неясная печаль из далека…
Как больно сжалась теплая рука!

Имя

Моя смерть Вам должна быть страшной:
Вы со мною вместе умрете,
Оттого, что с собой на память
Ваше имя тогда возьму я.

И другие Вас будут видеть,
И другие, как прежде, будут
Тем же именем называть Вас,
Что и я повторял когда-то.

Но наверно и Вы поймете,
Что Вы стали совсем другою
И что с Вашим именем вместе
И любовь навсегда унес я.

Гомеровским стихом священным,...

Гомеровским стихом священным,
Античной, строгой красотою
Еще полна душа Елены,
В веках не позабывшей Трою.

А голова Софии мудрой —
А ней глубоко таится знанье
И посыпает белой пудрой
Упорных мыслей сочетанья.

И всех прекрасней и нежнее,
Как позабытых стран равнины,
И сердце радовать умеют
Любовь и скорбь Екатерины.

Но даже их я променяю
На случай радостный и странный.

Остров

Когда свершу я будничное дело,
И на страницах будничных газет
Узнаешь ты нахальный и несмелый,
И непохожий на меня портрет, —

— Ты будешь плакать, ты проплачешь ночи,
Смотря в унылый лондонский туман,
Ты будешь памятью моей морочить
Доверчивых и строгих англичан.

Тебя твой муж утешит небылицей
И поцелует на ночь, не спеша,
А про себя поэтам подивится:
«Ведь, главное, не так уж хороша!»

RSS-материал